Кажущаяся эклектичность привлек
Совершенно очевидно, что развиваемая Эпштейном манера мыслить не может быть сведена целиком ни к философии как науке об устройстве смыслов или практике прояснения ценностей, ни к филологии как исследованию языка и текстов, ни к психологии как анализу душевных событий, ни к культурологии как истории и теории культурных форм. Хотя, безусловно, она включает в себя опыт каждой из этих областей и не только этих. Элементы своего инструментария Эпштейн заимствует не только у наук, но и у художественной литературы. Множество фрагментов книги написаны совершенно художественным языком и даже попросту от первого лица здесь явно востребован опыт не только лирики, но и дневникового дискурса («Любовь усиливает весеннее чувство жизни. <...> Сижу за столиком в кафе и вижу глаза влюбленной девушки, обращенные к ее собеседнику. И так они лучатся трудно выносить блеск. Обычно я этого не замечаю...», и более того прямая речь к адресату, пусть только воображаемому, какая разница! «Я уже внутренне говорю тебе ты . Я могу быть чуть-чуть бесцеремонным. Я могу зацеловать тебя своим голосом. И одновременно подпустить маленькую издевку. Поддразнить, задеть за живое, чтобы потом погладить по головке»). Такие пассажи на самом деле полноправные части теоретизирования: автор моделирует ситуации, чтобы показать затем, как они устроены какая у них смысловая динамика.
Почему бы и нет? Тем более что задачу себе Эпштейн ставит именно такую: дать систематическое и цельное описание всех существующих (во всяком случае в культурах с европейским, антично-христианским фундаментом) смыслов и аспектов любви. По крайней мере наметить направления такого описания. Прояснить их взаимосвязи; показать, что все ее аспекты включая и те, которые доселе не выявлены, не мыслимы друг без друга. По существу, он здесь выстраивает и своего рода антропологию sub specie amoris, с точки зрения любви как особенного, человекообразующего чувства. Кстати, подозреваю, что именно такое видение человека Эпштейн находит наиболее адекватным недаром он начинает книгу не с чего-нибудь, а с определения человека: «Чеloveк это существо любящее и призванное к любви». Такова его исходная позиция. И все следующее затем рассуждение о том, что он в это вкладывает.
Он развивает персональный, приноровленный к его личной умственной оптике (но, пожалуй что, претендующий на универсальность) тип теоретизирования вполне точного названия для которого в современной русской языковой практике, кажется, не существует. Как бы его назвать? Эссеистикой слишком расплывчато. А может быть, логографией смыслоописанием?
Как ни странно, в новой книге эссеиста, теоретика культуры и попросту своевольного мыслителя Михаила Эпштейна важен даже не в первую очередь предмет исследования. Хотя как знать, что вышло бы, случись у него другой предмет, менее насыщенный смысловыми проекциями и не настолько переполненный культурной памятью? И все же: интереснее всего здесь, пожалуй, то, что Эпштейн на материале любви, надо признать, весьма благодатном для этих целей, выращивает собственную разновидность дискурса.
Михаил Эпштейн. Sola amore. Любовь в пяти измерениях
Sola amore. Любовь в пяти измерениях
В сети магазинов "Янус" новая книга - А. Маринина "Оборванные нити. Том 3"!
Желаете ли Вы получать информацию о новинках магазина?
Рецензия - Информация - Janus - книжный магазин
Комментариев нет:
Отправить комментарий